На условиях анонимности колонки опишу свой бэкграунд простым словом «урбанист». Когда не можешь точно сказать, чем именно ты занимаешься, — говори «урбанист», и все всё поймут. И еще немного про анонимность: речь пойдет про проектирование концепции общественного пространства в Мариуполе, но процесс контрактования идет чуть медленнее, чем предварительные исследования, раскрывать карты пока рано. Однако я горжусь этим опытом и при первой возможности буду говорить об этом открыто.

Коллеги пригласили меня в конце сентября присоединиться к разработке проекта благоустройства общественного пространства в Мариуполе и заняться взаимодействием с горожанами. К тому времени я знал, что город пережил тяжелые боевые действия, что там по-прежнему живут люди и что Мариуполь нуждается в восстановлении. А еще у меня перед глазами стояли воспоминания недавних поездок в Грозный вперемешку с архивными фото: они сформировали стойкое ощущение, что город в любом состоянии может быть возвращен к жизни.

Не могу сказать, что долго думал: я выбрал оставаться в России, работать здесь и быть включенным в жизнь и судьбу своей страны. Конечно, я не планировал делать ничего такого, что шло бы вразрез с моими убеждениями и ценностями. К тому же мне всегда казалось забавным, что в любом фильме-катастрофе все бегут от источника ужаса, а главный герой обычно двигается против толпы.

Первый раз мы поехали в город в середине октября. Разумеется, я готовился к поездке, узнавал контакты людей, пробовал связаться или созвониться с кем-то, кто остался в городе, но у меня получилось не очень хорошо. Мариуполь был сильно разрушен, поговаривали, что там остались только алкоголики, антисоциальные элементы, странные люди, а все, кто был хоть в чем-то заинтересован, уехали либо в Россию, либо на Украину. Кое-кто из коллег, кто уже был там, рассказывал, что некоторые горожане готовы к диалогу, но вообще как сложится. Другие утверждали, что люди находятся в состоянии глубокого стресса и озабочены вопросами банального выживания: нужны свет, газ и отопление. «Как можно говорить с людьми о развитии города, когда их дома уничтожены?» Ходили слухи, что русских и Россию ненавидят, что здесь могут просто отравить или воздействовать физически.

Заранее мне удалось найти контакты зооволонтера из города и одного подростка, который был на смене в «Сириусе». Я ехал в полную неизвестность и неопределенность, с крайне пессимистическими оценками. Но все еще был уверен, что восстанавливать и созидать в этой ситуации лучшее, что можно себе представить, однако страх оказаться неуместным был силен. Я предполагал, что в лучшем случае удастся найти трех-четырех человек, которые будут в состоянии думать о среднесрочном будущем города, удастся с ними поговорить и выяснить хоть что-то, что может быть полезно для проектирования.

Физическая реальность, с которой мы столкнулись в первый приезд, была тяжелой: город действительно пострадал очень сильно, практически каждое здание задели снаряды, многие дома были полностью разрушены. Все несло на себе следы обстрелов. Все фото, которые можно найти в сети, в общем не передают то ощущение ужаса, которое испытываешь, передвигаясь по городу-призраку. А вот реальность социальная — люди, их отношение к городу, к себе, к жизни — многократно превзошли все мои ожидания. Здесь осталось большое количество фантастических людей, который заняты созиданием и восстановлением жизни, несмотря на бытовые сложности, которые для любого из нас оказались бы критическими.

Во время первой командировки я познакомился с главным архитектором города, профессиональной и преданной своему делу, с директором морского клуба, который с 1 июня продолжает заниматься с детьми водными видами спорта, с Даниилом и компанией, которые создали молодежный совет города и помогают распределять гуманитарную помощь, продолжая учиться в школе, с хозяйкой питомника кошек, которая подбирает и спасает бездомных животных.

Молодежный совет помог мне в организации дистанционных интервью. Так я узнал про историю ДК «Чайка», здание которого было разрушено, но коллектив собрался снова и открыл кружки и секции, которые разместились в здании уцелевших школ. Узнал о конном клубе «Асвашани», который продолжает работать, о библиотеке и городском музее, который собирает и возрождает свои фонды.

Во время второй командировки в ноябре я познакомился с ректором и проректором Приазовского технического университета и студентами. Во время прогулок по городу я видел наполненные жизнью стихийные рынки, кофейню с 30 видами сиропа, работающую в полуразрушенном здании пекарни. Видел десятки дворов, за которыми присматривают местные жители, видел собак, которые обрели новых хозяев. Не поверите, но на улицах практически полностью разрушенного Мариуполя продают цветы, фотографы делают невероятные снимки, а художники рисуют картины на асфальте.

Все люди, с которыми мы знакомились, тяжело переживали происходящее, но восстановление и возрождение того Мариуполя, который они знали и любили, стало для них сверхидеей. Физический Мариуполь пострадал очень и очень сильно, а идеальный Мариуполь, город, каким он может стать, оказался невероятно жизнестойким и антихрупким.

Приведу цитату одной из горожанок, это из личной переписки, но она характеризует тех людей, с которыми я познакомился: «У нас психика сломана. Мы вынуждены. У меня жуткие реакции происходят как раз в других, нормальных городах. Когда еду куда-то. Сперва я восхищаюсь, влюбляюсь в новый город, мечтаю туда переехать, перевезти свою семью, жить нормальной мирной жизнью. Но меня хватает на два-три дня. Потом я неистово хочу назад. Хочу восстанавливать Мариуполь, верю в то, что он будет лучше, чем был. Это странные, необъяснимые и, пожалуй, ненормальные чувства. Мы уважаем каждого. Выбор всех людей. Но в близком кругу родных и друзей недоумеваем искренне: как можно было уехать, бросить дом, бросить город, родных и друзей».

Может показаться, что мой текст слишком восторженный, что я пою оду войне, конфликту между странами, смерти, разрушению. Не думаю. Просто для меня работа с Мариуполем стала реальной ситуацией встречи с реальными людьми. С людьми, которые обладают всеми качествами, которые я люблю и уважаю в человеке: волей, целеустремленностью, желанием создавать лучшее будущее, открытостью, инициативностью.

В первую командировку у нас была в чести рабочая присказка-анекдот: «Что чувствует профессиональный снайпер во время выстрела? Отдачу приклада». Что я чувствую, видя абсолютно вовлеченных в развитие своего города людей? Бесконечное уважение.

Когда я проводил анкетирование горожан по вопросам благоустройства (да-да, в городе, который еще недавно переживал военные действия) за два дня на вопросы немаленькой анкеты ответило более 100 человек. И все ответы были весьма глубокими и заинтересованными. Люди с большой любовью и нежностью говорили о своем городе, о том, что им хотелось бы вернуть, сохранить, приумножить.

Что еще я делал и какие задачи ставил перед собой? Мы с коллегами сформулировали принцип нашей работы при создании концепции благоустройства: сохранить лучшее, но превзойти ожидания. Поэтому я работал и продолжаю работать как с обычным городом.

Сначала было важно описать и исследовать территорию, понять, как она жила до войны, какие были практики, традиции, сценарии использования, что из этого можно и нужно поддержать в нашем проекте. Затем (и это отличает работу в условиях города, пережившего войну) я начал искать те функции, которые должны появиться в рамках одного из первых благоустройств в городе, чтобы компенсировать разрушения. Далее, работая по стандарту вовлечения, я занялся выявлением стейкхолдеров развития территории и реконструкцией их интересов и потребностей.

В рамках работы я проводил глубинные интервью, воркшопы, онлайн-опросы, встречался с горожанами и гулял по городу, расспрашивал на улице случайных людей, изучал историю города, социальные сети, другие открытые источники. Даниил и его друзья из молодежного совета стали моей командой на месте, они помогают контактами и собственной экспертизой и в целом облегчают взаимопонимание и помогают находить правильных людей.

Основная сложность в этой ситуации в том, что будущие пользователи территории нам не очень ясны. Внутренне я отдаю безусловный приоритет тем, кто «вёсел не бросил», остался в городе и, пережив весь тот ад, продолжает спасать собак или заниматься конным спортом, но есть еще и те, кто вернется. К сожалению, пока мы их совсем не знаем.