»
Павел Гнилорыбов, основатель проекта «Архитектурные излишества», автор книг о Москве
Где родился Пушкин?
Размышления о столичном краеведении
На краеведческие экскурсии и прогулки в столице ходят десятки тысяч человек, сотни зданий с начала 2010-х отреставрированы и спасены от неминуемой гибели, в городе уже не сносят палаты XVII века. Но Москва далека от того состояния, когда каждый ее житель именовался бы осознанным горожанином. Павел Гнилорыбов рассказывает для «кто твой город», почему так происходит и что должно измениться.
Перед нами 17-летний студент, поступивший в столичный вуз и раньше живший в поселке городского типа Заборское Потеряевской области. Понятно, что Москва, скорее всего, околдует, закружит, сделает его горожанином в первом поколении. Да и сам студент — назовем его Петром Казимировичем — захочет ближе понять ту громкокипящую вселенную, в которой ему предстоит жить. Пётр Казимирович искренне желает разобраться, чем прирастала Москва, как выглядела повседневная жизнь горожанина XVII, XVIII или XIX века, почему она является одним из самых энергичных и пассионарных городов мира.
Что помешает Петру разобраться в Москве?
Во-первых, Москва сочетает функции региона и столицы страны, из-за чего очень трудно разграничить большую федеральную историю (ее Пётр Казимирович усердно изучал в школе и знает, как выглядит памятник Минину и Пожарскому) и локальную — ту, где начинается краеведение.
На Красной площади гид может рассказать две разных истории: одну — про людей в каракулевых шапках на трибуне мавзолея, а другую — про структуру московского торга в XVII веке (вы знали, что тут было больше 100 торговых рядов?), про движение трамваев и автомобилей (раньше люди на транспорте ехали по Тверской, проезжали главную площадь и отправлялись в Замоскворечье!), про коммуналки в ГУМе (они существовали), про Вербный базар (главный столичный весенний праздник, разворачивавшийся за неделю до Пасхи), про трактиры и купеческие нравы былого Охотного ряда.
В первой истории Москва предстанет вылизанным, гранитным, сталинским городом, где «холодок бежит за ворот», строятся высотки, а кое-кому нравится работать винтиком большой машины. В «локальной» версии столица окажется теплым, интересным городом со своим нравом, хитростями, экивоками.
Во-вторых, московские музеи, как бы странно это ни звучало, недостаточно работают именно с «московской» тематикой. Я говорю не о сменных выставках, а о постоянных экспозициях. Есть замечательный музей предпринимателей, меценатов и благотворителей на Донской улице (между Ленинским проспектом и Шаболовкой), где человек наконец-то узнает о миллионных состояниях, тратившихся москвичами на благо родного города. Есть музей московских стрельцов и чудесное пространство «Огни Москвы». Наскребем еще несколько неплохих точек, но этого окажется бесконечно мало.
Что помешает Петру разобраться в Москве?
Во-первых, Москва сочетает функции региона и столицы страны, из-за чего очень трудно разграничить большую федеральную историю (ее Пётр Казимирович усердно изучал в школе и знает, как выглядит памятник Минину и Пожарскому) и локальную — ту, где начинается краеведение.
На Красной площади гид может рассказать две разных истории: одну — про людей в каракулевых шапках на трибуне мавзолея, а другую — про структуру московского торга в XVII веке (вы знали, что тут было больше 100 торговых рядов?), про движение трамваев и автомобилей (раньше люди на транспорте ехали по Тверской, проезжали главную площадь и отправлялись в Замоскворечье!), про коммуналки в ГУМе (они существовали), про Вербный базар (главный столичный весенний праздник, разворачивавшийся за неделю до Пасхи), про трактиры и купеческие нравы былого Охотного ряда.
В первой истории Москва предстанет вылизанным, гранитным, сталинским городом, где «холодок бежит за ворот», строятся высотки, а кое-кому нравится работать винтиком большой машины. В «локальной» версии столица окажется теплым, интересным городом со своим нравом, хитростями, экивоками.
Во-вторых, московские музеи, как бы странно это ни звучало, недостаточно работают именно с «московской» тематикой. Я говорю не о сменных выставках, а о постоянных экспозициях. Есть замечательный музей предпринимателей, меценатов и благотворителей на Донской улице (между Ленинским проспектом и Шаболовкой), где человек наконец-то узнает о миллионных состояниях, тратившихся москвичами на благо родного города. Есть музей московских стрельцов и чудесное пространство «Огни Москвы». Наскребем еще несколько неплохих точек, но этого окажется бесконечно мало.
Москва конструктивизмом, всемирными амбициями, фестивалями молодежи и студентов, широкими проспектами просто раздавила Москву священника, купца, адвоката, студента, того самого «маленького человека».
В-третьих, Пётр не без труда, но все же разберется в городе до Третьего кольца включительно, а дальше застрянет в белопанельном ожерелье из П-44, а Покровское-Стрешнево и Орехово-Борисово станет нещадно путать. В Москве до ее расширения было 125 районов — каждый с численностью населения в неплохой такой город средней полосы. Соответственно, должны, наверное, существовать 125 музеев (или просто «красных уголков» в префектурах и управах), куда запросто сможет заглянуть заинтересованный горожанин в первом поколении, который ищет маркеры той самой локальной идентичности. Туда же можно водить школьников и отправить участников программы «Московское долголетие». Для чего? Чтобы любой горожанин знал смысл присказки «Если Тушино не город, то и Волга не река», мог объяснить важность Пригова для района Беляево и понимать, что последним бастионом знаменитого старомосковского произношения остался Малый театр. Эти на первый взгляд простые факты у нас не передаются из поколения в поколение, ведь внутри Садового кольца живет 4% населения города, а бабушки всё меньше сидят у подъездов.
В-четвёртых, даже если Пётр Казимирович прочтет очень много книг о столице, он сможет лишь вообразить, но не потрогать половину достопримечательностей. Значительную часть храмов снесли. Сухаревой башни и Китайгородской стены нет. У станции метро «Чистые пруды» никто не сможет указать путь к Меншиковой башне. 90% прохожих не знают, что «грустный» и «веселый» Гоголь находятся в 300 метрах друг от друга. Некогда цельные районы рассечены громадными проспектами. Там, где была пожарная каланча, и надобно бы ее восстановить — три копейки стоит все дело, а эффект на миллион, — ничегошеньки нет.
В-пятых, в Москве существует колоссальный запрос на сохранение хоть каких-то артефактов и следов времени на окраинах, застроенных панельками в 1950–1990-е годы. Но всё «старое», увы, уничтожается и заштукатуривается. Именно поэтому транспортные фанаты снова и снова делают вылазки по маршруту более не существующей Бескудниковской железной дороги. По этой же причине не бешеной, но стабильной популярностью пользуется заключенный в смертельные объятия Печатников малодоступный район Курьяново — пока еще живой заповедник времен оттепели.
Есть весьма короткий список пространств, дворов, зданий, где Пётр Казимирович, не выросший в номенклатурной квартире на Садовой-Черногрязской, а приехавший в Москву в 17 лет, сможет почувствовать дух и атмосферу Москвы. Это, скажем, Крутицы, Ивановская горка, Донское кладбище, дом Ярошенко на Хитровке, знаменитый дворик на Пречистенке, 32, усадьба Усачёвых — Найдёновых на Земляном Валу, рабочий поселок Дангауэровка, Троице-Лыково, последнее село внутри МКАД, и еще несколько локаций.
Именно там он широко откроет рот и скажет заветное: «Слушай, здесь как будто и не Москва». Потому что для человека, нырнувшего в город с единственным чемоданом из района Павелецкого вокзала, Москва — это гипермаркеты, шоссе, метро в час пик, проспект Сахарова, Новый Арбат и фудмолл «Депо».
Портал в другой мир — малоэтажный, уютный, с цветущей сиренью и котами — находится совсем рядом, но мы проходим мимо заветной платформы 9 и три четверти. Нужно опубликовать этот список объектов «иной Москвы» и охранять, охранять, охранять ее от любых посягательств, искажающих заветный и милый сердцу исторический облик.
В-четвёртых, даже если Пётр Казимирович прочтет очень много книг о столице, он сможет лишь вообразить, но не потрогать половину достопримечательностей. Значительную часть храмов снесли. Сухаревой башни и Китайгородской стены нет. У станции метро «Чистые пруды» никто не сможет указать путь к Меншиковой башне. 90% прохожих не знают, что «грустный» и «веселый» Гоголь находятся в 300 метрах друг от друга. Некогда цельные районы рассечены громадными проспектами. Там, где была пожарная каланча, и надобно бы ее восстановить — три копейки стоит все дело, а эффект на миллион, — ничегошеньки нет.
В-пятых, в Москве существует колоссальный запрос на сохранение хоть каких-то артефактов и следов времени на окраинах, застроенных панельками в 1950–1990-е годы. Но всё «старое», увы, уничтожается и заштукатуривается. Именно поэтому транспортные фанаты снова и снова делают вылазки по маршруту более не существующей Бескудниковской железной дороги. По этой же причине не бешеной, но стабильной популярностью пользуется заключенный в смертельные объятия Печатников малодоступный район Курьяново — пока еще живой заповедник времен оттепели.
Есть весьма короткий список пространств, дворов, зданий, где Пётр Казимирович, не выросший в номенклатурной квартире на Садовой-Черногрязской, а приехавший в Москву в 17 лет, сможет почувствовать дух и атмосферу Москвы. Это, скажем, Крутицы, Ивановская горка, Донское кладбище, дом Ярошенко на Хитровке, знаменитый дворик на Пречистенке, 32, усадьба Усачёвых — Найдёновых на Земляном Валу, рабочий поселок Дангауэровка, Троице-Лыково, последнее село внутри МКАД, и еще несколько локаций.
Именно там он широко откроет рот и скажет заветное: «Слушай, здесь как будто и не Москва». Потому что для человека, нырнувшего в город с единственным чемоданом из района Павелецкого вокзала, Москва — это гипермаркеты, шоссе, метро в час пик, проспект Сахарова, Новый Арбат и фудмолл «Депо».
Портал в другой мир — малоэтажный, уютный, с цветущей сиренью и котами — находится совсем рядом, но мы проходим мимо заветной платформы 9 и три четверти. Нужно опубликовать этот список объектов «иной Москвы» и охранять, охранять, охранять ее от любых посягательств, искажающих заветный и милый сердцу исторический облик.
Любовь к Москве не должна быть тайным знанием, привилегией, сокровенным сундуком интеллигенции, а также ограничиваться просмотром фильма «Покровские ворота» и чтением Гиляровского. Это некий экзамен на состоятельность для любого горожанина — офисного работника, охранника из сетевого супермаркета, курьера.
Никакой обязаловки, только мягкая сила. Налоговые послабления бизнесу, который организовал 10 прогулок по городу для своих сотрудников. На первом свидании цветущая особа 2005 года рождения должна показать вихрастому балбесу из Тиндера, где родился Пушкин. Через пять лет совместного изучения города и друг друга они уже будут пытаться рассмотреть среди панелек лианозовские стихи.
Потому что дальше — страшнее. Москва окружена не спальными районами, а спальными городами. Люберецкая, балашихинская, мытищинская, красногорская, химкинская идентичность стоит на еще более тонких ножках.
В 1900-е десятки тысяч крестьян «штурмовали» Москву, но не замечали Третьяковской галереи, потому что нужно было кормить детишек и отправлять деньги в деревню.
В 1920-е сотни парней и девушек каждый день приезжали в Москву, но не очень интересовались городом, потому что прошлое столицы было связано с эксплуататорами и буржуазией.
В 1940-е народ валил в Москву, но редко выходил за пределы родных заводов АЗЛК, «Серп и молот» и «Манометр».
В 1960-е Москва прирастала миллионами душ, но старенькие домики продолжали разрушать. Ведь зачем неказистые особняки, когда Гагарин в космосе, а на горизонте — Останкинская башня?
В 2000-е столицу покоряли многие, но, согласно древним хронографам и сагам, ходили в «Дягилев» и читали «Духless».
Двадцатый век с его грандиозными проектами высосал из Москвы здоровую районную составляющую. Но пора стать, наконец, ответственными москвичами. Хотя бы каждый второй горожанин в идеале должен показать, где течет Неглинка, знать о давке на похоронах Сталина и поведать за семейным столом, как Яшка Кошелёк ограбил Ленина.
Москва восхищала Стендаля, Кэролла и Стейнбека — почему же она не должна удивлять нас? Нам здесь жить. И не только сажать деревья, но и ждать, пока они станут большими.
Потому что дальше — страшнее. Москва окружена не спальными районами, а спальными городами. Люберецкая, балашихинская, мытищинская, красногорская, химкинская идентичность стоит на еще более тонких ножках.
В 1900-е десятки тысяч крестьян «штурмовали» Москву, но не замечали Третьяковской галереи, потому что нужно было кормить детишек и отправлять деньги в деревню.
В 1920-е сотни парней и девушек каждый день приезжали в Москву, но не очень интересовались городом, потому что прошлое столицы было связано с эксплуататорами и буржуазией.
В 1940-е народ валил в Москву, но редко выходил за пределы родных заводов АЗЛК, «Серп и молот» и «Манометр».
В 1960-е Москва прирастала миллионами душ, но старенькие домики продолжали разрушать. Ведь зачем неказистые особняки, когда Гагарин в космосе, а на горизонте — Останкинская башня?
В 2000-е столицу покоряли многие, но, согласно древним хронографам и сагам, ходили в «Дягилев» и читали «Духless».
Двадцатый век с его грандиозными проектами высосал из Москвы здоровую районную составляющую. Но пора стать, наконец, ответственными москвичами. Хотя бы каждый второй горожанин в идеале должен показать, где течет Неглинка, знать о давке на похоронах Сталина и поведать за семейным столом, как Яшка Кошелёк ограбил Ленина.
Москва восхищала Стендаля, Кэролла и Стейнбека — почему же она не должна удивлять нас? Нам здесь жить. И не только сажать деревья, но и ждать, пока они станут большими.