В советское время все было очень заорганизовано. Я работал в архитектурной науке, в Центральном научно-исследовательском проектном институте типового и экспериментального проектирования зрелищных зданий и спортивных сооружений им. Б.С.Мезенцева, где возглавлял отдел объектов культуры. Наши исследования состояли в поиске новых типов зданий и сооружений, так в городах появились культурно-спортивные комплексы и центры досуга. В социологическом секторе у нас работали методологи: Вадим Маркович Розин, Олег Игоревич Генисаретский. Их влияние сделало популярной тему социальных функций архитектуры. Этим активно занимался и Научно-исследовательский институт культуры: в нем был целый сектор, сотрудница которого Ирина Жешко стала ведущей первой организационно-деятельностной игры (ОДИ) в культуре в 1985 году в Волгограде.

Мне на всю жизнь запомнилась ОДИ в Волгограде в 1985 году. Мы однажды открыли дверь в комнату, а там от пола до потолка арбузы, которыми нас кормили для стимулирования интеллектуальной деятельности. После таких семинаров люди разъезжались по своим местам, то, что рождалось на играх, пробовали у себя применять, и там уже требовались не эксперты, а новая аудитория — местные жители.

Тогда модным словом было «модернизация». В рамках такого рода процессов важным был показатель, насколько тот или иной объект интенсивно используется. О вовлечении не было речи, но способность привлечь была важна, и корень у этой деятельности и вовлечения был общий.

Уже в 1990-е годы я делал концепцию развития культуры в Рязанской области, в Ханты-Мансийске, Сургуте, Твери, Почепе и других городах. Главным нервом были интенсивность использования и способность актуализировать деятельность жителей, превратить население в активистов. Были малые города и понятие «деятельное сообщество» ― те, кто ведет не пассивный образ жизни, а выступает с инициативами, что-то делает, меняет в своем окружении.

Вначале это были активности существующих проектных организаций, оказавшиеся на рынке и вынужденные интенсивно искать новые типы объектов в проектировании, которые будут пользоваться спросом, и опираться на экспертные знания по региональной тематике. Но жить им оставалось недолго, они ушли в небытие, хотя это была ценная когорта организаций и профессионалов.

На этой волне стала популярной тема местного самоуправления, курс обучения которому я прошел в команде, подобранной и обученной замечательным ученым и практиком Арташесом Газаряном (Клайпеда, Литва).

Это был проект Московского общественного научного фонда. Арташес ездил по городам и весям, он выбрал в разных городах — Волгограде, Питере, Рязани и других — около 18 человек, которые прошли обучение, получив квалификацию тренера в области местного самоуправления. Среди того, что мы осваивали и должны были дальше распространять, были тренинги по лидерству, переговорам, принятию решений, созданию возможностей и содействию местным жителям. Важно было сделать так, чтобы люди включались в процессы развития и начинали чем-то конкретно заниматься.

В рамках программы института «Открытое общество» Фонда Сороса (признан нежелательной организацией в России - прим.ред) появилась книжка «Малые города». Программа была хорошая, но она была нацелена на стратегическое планирование развития малых городов, а не на тему вовлечения в проекты.

Важно, чтобы было распределенное авторство между консультантами, и обязательно должно быть авторство местных жителей. Отсюда возникает идея вовлечения граждан, которая может обеспечить устойчивость реализации стратегической идеи. В зародыше тема вовлечения не была отдельно оформлена и обсуждена, она технически осуществлялась просто исходя из того, что неправильно работать только с одной администрацией.

У меня возник интерес к этой деятельности. В фонде института «Открытое общество», в программе «Малые города», обязательным был элемент обучающего мониторинга, когда мы ездили по городам и проверяли, что происходит на местах, соответствует ли тому, написано в отчетах, вовлечены ли жители. Можно сказать, осуществляли проверку вовлеченности. Особенно запомнился разговор с мэром Осташкова, который мы вели при свечах, как в хорошем ресторане, потому что в тот момент вся страна переживала веерные отключения по Чубайсу. Эти мониторинги многое мне дали. До сих пор, когда читаю заявки конкурса малых городов, опираюсь на информацию, собранную в ходе тех поездок.

Потом вместе с Андреем Лисицким мы выиграли грант по программе библиотечного лидерства. В ней развивалась мысль о том, что библиотека формирует на местном уровне лидеров местного сообщества. Это было уже «теплее, теплее», но все еще не было вовлечения. Одним из первых звоночков стала книга Мерсиянова и Корнеева «Вовлеченность населения и неформальные практики гражданского общества и деятельность НКО».

Подключались и университеты. Московский Общественный научный фонд (МОНФ) и ваш покорный слуга провели много обучающих мероприятий в РАНХиГС, где действовала программа повышения квалификации для работников учреждений культуры. Еще был центр во ВШЭ, где на щит активно поднималась идеология соседства, добрососедскими практиками занималась Елена Шомина и ее сын Сергей Кузнецов.

На пути развития тематики вовлечения были не только возможности, но и препятствия. В определенный момент преподаватель Шанинки, социолог Виктор Вахштайн (и не только он) поднял вопрос о том, что сообществ не существует, это ложный, мерцающий термин, он слишком многое в себя включает. Похожая критика была и понятия лидерства в культуре.

Больше пятнадцати лет я читал в Шанинке курс технологии работы с местным сообществом. Это было довольно близко к тематике вовлечения.

Многое было связано с фондами и конкурсами, которые они проводили. Прежде всего конкурс Владимира Потанина, где музей рассматривался как субъект, который может работать с историей сообщества, с его перспективой, новой деятельностью на ниве туризма. Возникла концепция музея без стен, как совместного продукта организации и сообщества, который работает с разными людьми и их группами. До обращения к вовлечению нужно было придумать такую тему и собрать сообщества, привлекать жителей, которые без этого никогда бы не пришли в музей. Возникали любопытные проекты вроде фестиваля «Архстояние» в Никола-Ленивце Калужской области, где современные художники и архитекторы работают с местными жителями.

Был такой чудесный проект «Сельпо», сделанный на основе кооперации иностранных экспертов и местных жителей. Мое любимое понятие, которое я часто использую, — понятие растяжки.

Таких организаций было довольно много. Казалось, что вот-вот мы что-то сделаем, откроем, но потом творческая активность стала понемногу сворачиваться.

Появившийся Фонд Елены и Геннадия Тимченко стал опираться на солидарные сообщества. У нас был постоянно работающий семинар на тему солидарных сообществ ― тех сообществ, которые формулируют общие цели городского развития. Была выпущена работа Евгении Рудиной-Ладыжец «Сообщество как драйвер развития территории».

Конечно, наиболее мощным стимулом стал конкурс малых городов, выполнив роль мощного заказчика на специалистов по вовлечению. Была идея, что бóльшая социальная база участников рождает бóльшее разнообразие идей, способствует креативности. Представители администраций выступают часто с более забюрократизированных позиций, исходят из легкости управления этими процессами, а решения могут лежать в необычных областях и быть результатом более сложных и одновременно более тонких социальных технологий.